«Она такая же москвичка, как была…» Что не сказал Олег Митяев?

Михаил Шуфутинский – один из любимых певцов. Его манера исполнения, его песни – это какая-то дьявольская смесь, вызывающая мурашки и слезы. Я не могу вспомнить второго такого исполнителя. К сожалению, я не был с ним знаком в начале его пути (я имею в виду его песни). Лет 15 назад у меня появилась его кассета, и какое-то время я слушал ее почти каждый день.

 И вот недавно я купил его диски, начал прослушивать их снова – и снова был очарован. Я вновь услышал песню о бывшей москвичке, живущей в Париже. Трогательная история женщины, которая страдает от одиночества вдали от родных мест. Особенно тронуло, что она остается такой же русской, такой же москвичкой, как была, несмотря на то, что она не русская подданная.

 Одновременно с этим возникло ощущение какого-то диссонанса, что-то мешало принять эту песню целиком. И я стал внимательно слушать, о чем поется. В поисках слов залез в Сеть и обнаружил, что Шуфутинский поет песню Олега Митяева. Но поет не всю песню, есть строчка, которую Михаил Шуфутинский не поет. А передо мной встал вопрос: что хотел донести автор до слушателя?

 Позволю себе небольшое отступление. Сила стихов в их лаконичности, они намного содержательнее прозы. У поэта выше впечатлительность – и очень часто в несколько строчек вложено то, что прозаик не может вместить в пару страниц. Как иллюстрация — рассказ Карела Чапека «Поэт».  Можно сказать, что описанное Чапеком – это своеобразный анализ природы поэтических произведений.  

 Судите сами, поэт написал стихи под впечатлением дорожной аварии: автомобиль сбил бездомную полупьяную старуху. Свидетели ничего не помнят – ни номера машины, ни ее цвета, ни марки – ничего! И нашелся среди них поэт, который принес в полицию свои стихи. Я не буду повторять все, но ключевые строчки – вот они:

 О, шея лебедя,

О, грудь,

О, барабан!

И эти палочки – Трагедии знаменья!

 Поэт описал свои ощущения, а полицейский смог это перевести в доказательства! В этих словах был зашифрован номер автомобиля: 235. Двойка – шея лебедя, 3 – грудь (если на нее смотреть сверху), барабан – округлость в цифре 5, палочки – две прямые, образующие цифру 5. То есть, текст читается с одним смыслом, а несет в себе намного больше информации, чем это кажется на первый взгляд.

 Итак, песня:

Неровность вычурная крыш течет за горизонт. Для того, чтобы написать такую строчку, надо было видеть Париж сверху. Скорее всего, автор описал то, что видел из окна верхнего этажа. Скорее всего, это была квартира героини песни, потому что следом идет строка «Чуть вздрагивает зонт».

 Семнадцатый квартал. Париж. В Париже есть округа. Если предположить, что автор немного изменил название единицы административного деления, то вместо слова «квартал» надо употребить слово «округ». И вот эта замена очень существенна: в Париже есть семнадцатый округ! А что следует из этого? Что какое-то отвлеченное стихотворение о какой-то неопределенной француженке русского происхождения наполняется документальностью. К слову, в 17 округе (на территории которого находится 17 дипломатических представительств и Триумфальная арка) и живет героиня. Хотя она и проспала, но в песне нет ни прямого указания, ни намека на то, что она провела ночь в гостях. Более того, первая строка наводит на мысль, что она ночевала дома. С автором строк.

 Живет она одна, прислуги не держит (в квартире кавардак). Живет в одном из верхних этажей (4 или 5 этаж), откуда и можно увидеть вычурную неровность крыш. Скорее всего, служащая не очень высокого ранга. Денег хватает на съем квартиры в относительно недешевом районе, вероятно, близко к работе. Работа – интеллектуальная, об уборщице не стоило бы писать.

И вспоминая сон про дворики арбатские – строчка  информативна необычайно.  Первое – она выросла в одном из арбатских переулков. Из этого следует, что она – коренная москвичка. И не просто так – с  достаточно сильной интеллигентской закваской. Потому что жители арбатских переулков были как бы носителями истории и культуры Москвы. (Правда, в годы репрессий многих просто не стало, на их место пришли Швондеры).

 

Второе — почти 100%, что  девочка училась в специализированной школе (скорее всего, с французским языком) и потом окончила либо Институт иностранных языков имени Мориса Тореза, либо Московский государственный институт международных отношений (МГИМО). Это давало возможность контактировать с иностранцами, заводить связи и знакомства.

 

 Очень много смысла в строке «Она, хоть бывшая, но подданная русская». Первое: она уже не гражданка России. Второе: скорее всего, она вышла замуж за иностранца, получила гражданство той страны, гражданином которой был муж, и вынуждена была поэтому отказаться от российского гражданства. Третье: очень вероятно, что муж был французом, но это необязательно. Потому что при безвизовом режиме в Европе можно путешествовать свободно, имея гражданство любой страны. Однако учитывая, что трудоустройство может быть обусловлено наличием гражданства, надо полагать, что она французская гражданка.

 Должно быть, муж был и образован, и со связями: сам работал не где-нибудь, и жену устроил вполне прилично. Но разошлись, не пошло – бывает. Хорошо, что детей нет (о них в тексте ни намека, ни полнамека).

 То, что о ней написано, что она «женщина французская», скорее говорит о ее внешнем виде и (с большой дозой вероятности) о манере держаться. Вывод: она во Франции живет довольно долго, несколько лет.

 Она такая же москвичка, как была – она все еще там, в Москве, в арбатских переулках, где прошло ее детство и юность. И там она будет всю жизнь! Это ощущение связи с местом, где вырос, не оставляет. У кого-то больше, у кого-то меньше, но оно есть у всех!

 На этом кончаются общие фразы. Дальше – свидетельства достаточно тесного знакомства автора с героиней.

 Но как легки ее слова – автор говорил с ней, он знает ее манеру разговора. Но это еще не все:

 и пусть неважно спит, — для такого утверждения надо было бы находиться рядом ночью (или выслушать ее жалобы после пробуждения).

 Но от «Столичной» голова наутро не болит – и оказаться рядом утром после совместного употребления «Столичной» («Как голова? Не болит?» «Нет, у меня после «Столичной» никогда нет головной боли»)

 И несмотря на настроение дурацкое – дурацкое настроение после ночи, которой предшествовала хорошая выпивка (иначе какой смысл упоминать о головной боли!)! Почему дурацкое? Что-то пошло не так, как хотелось? Или выпила не с тем? Нам это уже не узнать.

 Она пьет водку так, как подданная русская, — можно смело предположить, что автор этих строк знает ее в деле (как она пьет). Мало того, он делает обобщение, основанное на личном опыте пития. Причем не только с москвичками. Эта фраза как бы итог отношений автора с героиней. Итог скорее печальный, чем радостный.  И даже не итог, а диагноз.  (Отсюда, от этой точки, я углубляюсь в область фантастических предположений. Возможно, что героиня песни и ее автор были достаточно близки, если не больше, чем просто близки. Очень может быть, что автор испытывал к героине гораздо более сильные чувства, чем она к нему. Вероятно, он хотел связать с ней всю жизнь, но ее характер, достаточно ветреный, привел ее к супружеству с иностранцем и перемене места жительства. Этот же характер сделал ее брак с иностранцем относительно недолгим, хотя, видимо, несчастливым его назвать нельзя. Возможно, что героиня решила возобновить связь со своим бывшим – автором текста и пригласила его побывать в Париже (может быть, эта встреча была случайной, хотя это маловероятно). Итог – она такая же. То есть, продолжения не будет. Или если что-то в будущем и светит – только кратковременные встречи.)

 Вот эта последняя строка оригинала Она пьет водку так, как подданная русская резко меняет восприятие: из грустной, ностальгической, вызывающей сочувствие песня превращается в ироничное описание, в некоторой степени даже злое.

 Именно эту строчку и не поет Шуфутинский! Он не может себе позволить злую иронию! В данном случае, слегка изменив оригинал (и как бы нарушив авторские права), сделал новую песню! И очень хорошо сделал!

 

Француженка

Олег Митяев

 

Неровность вычурная крыш течет за горизонт.

Семнадцатый квартал. Париж. Чуть вздрагивает зонт.

И женщина французская, серьезна и мила,

Спешит сквозь утро тусклое, должно быть, проспала.

 

        И тем, кто встретится ей улочкою узкою,

        Не догадаться — здесь у всех свои дела —

        Она хоть бывшая, но подданная русская,

        Она такая же москвичка, как была.

 

У бывшей русской подданной в квартире кавардак,

А значит что-то и в душе наверняка не так,

Но как легки ее слова, и пусть неважно спит,

Но от «Столичной» голова наутро не болит.

 

        И вспоминая сон про дворики арбатские,

        Она, как в реку, погружается в дела,

        И несмотря на настроение дурацкое

        Она такая же москвичка, как была.

 

Каштаны негры продают у площади Конкорд,

Бредет сквозь лампочек салют бесснежный Новый Год.

И парижане, о своем задумавшись, спешат,

И Рождество — опять вдвоем с подружкою из США.

 

        Наполнит праздничный Париж вино французское,

        А ей пригрезится Москва белым-бела.

        Она пьет водку так, как подданная русская,

        Она такая же москвичка, как была.

        Она хоть бывшая, но подданная русская,

        Она такая же москвичка, как была.

 

1990